Неточные совпадения
«Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была
пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: Отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи!
уже смердит: ибо четыре дни, как он во гробе».
Длина второй
пещеры около 120 м, ширина и высота неравномерны: то она становится
узкой с боков и высокой, то, наоборот, низкой и широкой. Дно
пещеры завалено камнями, свалившимися сверху, вследствие этого в ней нет сталактитов. Та к как эти обвалы происходят всюду и равномерно, то
пещера как бы перемещается в вертикальном направлении.
Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел. Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались в размерах. Это была
уже не голова кабана, а гора и ноздри —
пещеры, и будто в
пещерах опять кабаны с такими же дыроватыми мордами.
Когда мы окончили осмотр
пещер, наступил
уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Одиноко сидел в своей
пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги.
Уже много лет, как он затворился в своей
пещере.
Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо.
В своих черных клобуках и широких рясах, освещенные сумеречным дневным светом, падавшим на них из
узкого, затемненного железною решеткою окна, они были в каком-то полумраке и пели складными, тихими басами, как бы напоминая собой первобытных христиан, таинственно совершавших свое молебствие в мрачных
пещерах.
Вздохнув с улыбкою печальной,
Старик в ответ: «Любезный сын,
Уж я забыл отчизны дальней
Угрюмый край. Природный финн,
В долинах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В беспечной юности я знал
Одни дремучие дубравы,
Ручьи,
пещеры наших скал
Да дикой бедности забавы.
Но жить в отрадной тишине
Дано не долго было мне.
Прошли через улицу и вошли в другую, которая показалась приезжим какой-то
пещерой. Дома темные, высокие, выходы из них
узкие, да еще в половину домов поверх улицы сделана на столбах настилка, загородившая небо…
И когда
уже затрещит вся Россия, то он, Фома, пренебрегая славой, пойдет в монастырь и будет молиться день и ночь в киевских
пещерах о счастии отечества.
В этот день экстренного ожидать было нечего: на девятой сажени сверху, на всем пространстве раскапывания
пещеры был толстый слой глины, который тщетно снимали и даже думали, что ниже
уже ничего нет. Но на самом деле под этим слоем оказалось целое кладбище.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как
уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то
пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Между тем дело подходило к рассвету и Палицын более и более утверждался в своем намерении: спрятаться в мрачную
пещеру, описанную нами; но кто ему будет носить пищу?.. где друзья? слуги? где рабы, низкие, послушные мановению руки, движению бровей? — никого! решительно никого!.. он плакал от бешенства!.. К тому же: кто его туда проводит? как выйдет он из этого душного овина, покуда его охотники не удалились?.. и не будет ли
уже поздно, когда они удалятся…
Подойдя к одному из отверстий Чортова логовища, Юрию показалось, что слышит запах дыма, он всунул туда голову; точно! но что это значит?
уж не занята ли их квартира? Он сообщил свое замечание Ольге: она испугалась; схватила его за руку и, как будто в этой
пещере скрывалось грозное чудовище, с трепетом воскликнула: «пойдем — отсюда — пойдем… не медли ни минуты…»
Сквозь листья дождик пробирался;
Вдали на тучах гром катался;
Блистая, молния струёй
Пещеру темну озаряла,
Где пленник бедный мой лежал,
Он весь промок и весь дрожал… //....................
Гроза по-малу утихала;
Лишь капала вода с дерев;
Кой-где потоки меж холмов
Струею мутною бежали
И в Терек с брызгами впадали.
Черкесов в темном поле нет…
И тучи врозь
уж разбегают,
И кой-где звездочки мелькают;
Проглянет скоро лунный свет.
Не понял он ее стремленья,
Ее печали и волненья;
Не думал он, чтобы она
Из жалости одной пришла,
Взглянувши на его мученья;
Не думал также, чтоб любовь
Точила сердце в ней и кровь;
И в страшном был недоуменье… //....................
Но в эту ночь ее он ждал…
Настала ночь
уж роковая;
И сон от очей отгоняя,
В
пещере пленник мой лежал.
Все шло хорошо до Зеленого. Кто-то приходит — не то в погребок, не то в
пещеру. «А Зеленый
уж там, и сидит он и карты тасует». — «Кто такой Зеленый? — спросила мать, — ну, кто всегда ходит в зеленом, в охотничьем?» — «Охотник», — равнодушно сказал Андрюша. «Какой охотник?» — наводяще спросила мать.
Я осмотрел все кустики, беседки,
пещеры, и когда
уже меня начало помучивать раскаяние, что я пошел вправо, а не влево, я вдруг услышал странные звуки.
Лев от старости не мог
уже ловить зверей и задумал хитростию жить: зашел он в
пещеру, лег и притворился больным. Стали ходить звери его проведывать, и он съедал тех, которые входили к нему в
пещеру. Лисица смекнула дело, стала у входа в
пещеру и говорит: «Что, лев, как можешь?»
По девственным ветвям прыгает большая белка-белянка; при корнях серо-пестрый гад ползает, а ниже, меж водомоин и
узких ущелий, в трущобах да в берлогах, да в каменистых
пещерах, вырытых либо водой, либо временем, залегает черный и красноватый медведь, порскает лисица, рыщет волк понурый да ходит человек бездомный, которого народ знает под общим именем «куклима четырехсторонней губернии», а сам он себя при дознаньях показывает спокойно и просто «Иваном родства непомнящим».
Я думал, это непременно так и есть: вот он днем обегал
уже всех подобных ему, согласных на злодейства, и теперь, при наступающей темноте, все они собрались в какой-нибудь
пещере или корчемнице, а как совсем стемнеет, они придут сюда, чтобы взять от меня двадцать тысяч златниц.
Я ясно видел, что если я не задохнусь здесь, как в Черной
пещере, то мне, наверно, грозит самая ужасная, самая мучительная из всех смертей — голодная смерть и жажда, которая
уже начала надо мною свое терзательство.
Пеох много лет
уже не выходил из своей фаросской
пещеры и теперь едет, конечно, к Канопскому гирлу, куда удаляется вся Александрия, чтобы смотреть, как суеверные люди, верующие в распятого бога, будут сдвигать гору Адер.